Неточные совпадения
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не
покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы,
чай, больше для собственного удовольствия едете?
— Нет, я благодарю, я не хочу больше
чаю, — сказал Левин и, чувствуя, что он делает неучтивость, но не в силах более продолжать этот разговор,
краснея встал.
— Да ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь
красный: пеннику,
чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
Чай подала другая горничная, маленькая, толстая, с рябым
красным лицом и глупо вытаращенными глазами.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на
чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки
красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Когда Самгин вышел к
чаю — у самовара оказался только один городской голова в синей рубахе, в рыжем шерстяном жилете, в широчайших шароварах черного сукна и в меховых туфлях.
Красное лицо его, налитое жиром, не очень украшала жидкая серая борода, на шишковатом черепе волосы, тоже серые, росли скупо. Маленькие опухшие желтые глазки сияли благодушно.
Вскоре из кухни торопливо пронес человек, нагибаясь от тяжести, огромный самовар. Начали собираться к
чаю: у кого лицо измято и глаза заплыли слезами; тот належал себе
красное пятно на щеке и висках; третий говорит со сна не своим голосом. Все это сопит, охает, зевает, почесывает голову и разминается, едва приходя в себя.
А у дядюшки-опекуна там, в новом имении, я
чаю, мужики в смазных сапогах ходят да в
красных рубашках; избы в два этажа…
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся
чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка
покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Кораблева, Хорошавка, Федосья и Маслова сидели в своем углу и все
красные и оживленные, выпив уже водки, которая теперь не переводилась у Масловой и которою она щедро угощала товарок, пили
чай и говорили о том же.
— А в усадьбе-то будет им раздолье, — заметил Кирила Петрович, — я
чай,
красная шкатулочка полным-полна…
Мы
покраснели до ушей, не смели взглянуть друг на друга и спросили
чаю, чтоб скрыть смущение. На другой день часу в шестом мы приехали во Владимир. Время терять было нечего; я бросился, оставив у одного старого семейного чиновника невесту, узнать, все ли готово. Но кому же было готовить во Владимире?
Пили
чай с ромом, — он имел запах жженых луковых перьев; пили бабушкины наливки, желтую, как золото, темную, как деготь, и зеленую; ели ядреный варенец [Варенец — заквашенное топленое молоко.], сдобные медовые лепешки с маком, потели, отдувались и хвалили бабушку. Наевшись,
красные и вспухшие, чинно рассаживались по стульям, лениво уговаривали дядю Якова поиграть.
Но особенно он памятен мне в праздничные вечера; когда дед и дядя Михаил уходили в гости, в кухне являлся кудрявый, встрепанный дядя Яков с гитарой, бабушка устраивала
чай с обильной закуской и водкой в зеленом штофе с
красными цветами, искусно вылитыми из стекла на дне его; волчком вертелся празднично одетый Цыганок; тихо, боком приходил мастер, сверкая темными стеклами очков; нянька Евгенья, рябая, краснорожая и толстая, точно кубышка, с хитрыми глазами и трубным голосом; иногда присутствовали волосатый успенский дьячок и еще какие-то темные, скользкие люди, похожие на щук и налимов.
Сыскалась щепотка
чаю, завернутая в клочок
красной бумажки; сыскался небольшой, но прерьяный и шумливый самоварчик, сыскался и сахар в очень маленьких, словно обтаявших кусках.
С этого разговора песни Наташки полились каждый вечер, а днем она то и дело попадала Груздеву на глаза. Встретится, глаза опустит и даже
покраснеет. Сейчас видно, что очестливая девка, не халда какая-нибудь. Раз вечерком Груздев сказал Артему, чтобы он позвал Наташку к нему в балаган: надо же ее хоть
чаем напоить, а то что девка задарма горло дерет?
Егор Николаевич один сидел в зале за самоваром и пил
чай из большого
красного стакана, над которым носились густые клубы табачного дыма.
В восемь часов утра начинался день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего
чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик
красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые дни Женни.
Он говорил, может быть, и не так, но во всяком случае приблизительно в этом роде. Любка
краснела, протягивала барышням в цветных кофточках и в кожаных кушаках руку, неуклюже сложенную всеми пальцами вместе, потчевала их
чаем с вареньем, поспешно давала им закуривать, но, несмотря на все приглашения, ни за что не хотела сесть. Она говорила: «Да-с, нет-с, как изволите». И когда одна из барышень уронила на пол платок, она кинулась торопливо поднимать его.
Наташа
покраснела и как-то странно взглянула на меня. Между тем подали
чай, тут же и закуску; была дичь, какая-то рыба, две бутылки превосходного вина от Елисеева. «К чему ж это все наготовили?» — подумал я.
— А Прозоровых помните? — спросил Егор. Он сидел, широко расставив ноги, и громко дул на стакан
чаю. Лицо у него было
красное, потное, довольное.
Подавали на стол, к
чаю,
красное крымское вино, тартинки с маслом и сыром, сладкие сухари. Играл на пианино все тот же маленький, рыжеватый, веселый Панков из консерватории, давно сохнувший по младшей дочке Любе, а когда его не было, то заводили механический музыкальный ящик «Монопан» и плясали под него. В то время не было ни одного дома в Москве, где бы не танцевали при всяком удобном случае, до полной усталости.
— Простите… Я сам знаю, что очень виноват, — прошептал Желтков, глядя вниз, на пол, и
краснея. — Может быть, позволите стаканчик
чаю?
Жила Миропа Дмитриевна в своем маленьком домике очень открыто: молодые офицеры учебного карабинерного полка, расположенного неподалеку в
Красных казармах, были все ей знакомы, очень часто приходили к ней на целый вечер, и она их обильно угощала
чаем, Жуковым табаком, ради которого Миропа Дмитриевна сохранила все трубки покойного мужа, а иногда и водочкой, сопровождаемой селедкою и сосисками под капустой.
— Вишь, атаман, — сказал он, — довольно я людей перегубил на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась
красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит, хвачу ножом в бок — и конец. Даже и теперь, коли б случилось кого отправить — рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять стать; я
чай, и ты довольно народу на тот свет спровадил; не в диковинку тебе, так ли?
— Вяземский не опричник, — заметил царевич. — Он вздыхает, как
красная девица. Ты б, государь-батюшка, велел надеть на него сарафан да обрить ему бороду, как Федьке Басманову, или приказал бы ему петь с гуслярами. Гусли-то ему, я
чай, будут сподручнее сабли!
— Нет, не могу, Вася. Мне нужен этот трактирный воздух… И чтобы трактир был такой, с грязцой: салфетки коробом, заржавленные, у лакеев фраки в пятнах, посуда разномастная, у буфетчика
красный нос, — одним словом, полное великолепие. Да… Я ведь, кроме
чая, ни-ни.
И вот опять на столе
чай — это единственное универсальное лекарство от почтовой скуки; опять няня
краснеет, опять дымится Борисов чуб, а смотритель все сидит и не удостоивает нас ни взгляда, ни звука.
В комнату нашу вошла большая, полная, даже почти толстая дама с косым пробором и с мушкой на левой щеке. За ней четыре барышни в ватных шелковых капотах, за ними горничная девушка с красивым дорожным ларцом из
красного сафьяна, за девушкой лакей с ковром и несколькими подушками, за лакеем ливрейным лакей не ливрейный с маленькою собачкой. Генеральша, очевидно, была недовольна, что мы заняли комнату, прежде чем она накушалась здесь своего
чаю.
Хлебец лежит себе да лежит в закроме до
красной цены, до сходного времени, — лежит, и нечего кроме добра от него
чаять.
— Вы чьи? — спросил лавочник, наливая себе
чаю из
красного медного чайника.
Перед вечерним
чаем пришел Федор. Севши в кабинете в угол, он раскрыл книгу и долго смотрел все в одну страницу, по-видимому, не читая. Потом долго пил
чай; лицо у него было
красное. В его присутствии Лаптев чувствовал на душе тяжесть; даже молчание его было ему неприятно.
Подали самовар. Юлия Сергеевна, очень бледная, усталая, с беспомощным видом, вышла в столовую, заварила
чай — это было на ее обязанности — и налила отцу стакан. Сергей Борисыч, в своем длинном сюртуке ниже колен,
красный, не причесанный, заложив руки в карманы, ходил по столовой, не из угла в угол, а как придется, точно зверь в клетке. Остановится у стола, отопьет из стакана с аппетитом и опять ходит, и о чем-то все думает.
Доктор, еще больше пополневший,
красный, как кирпич, и с взъерошенными волосами, пил
чай. Увидев дочь, он очень обрадовался и даже прослезился; она подумала, что в жизни этого старика она — единственная радость, и, растроганная, крепко обняла его и сказала, что будет жить у него долго, до Пасхи. Переодевшись у себя в комнате, она пришла в столовую, чтобы вместе пить
чай, он ходил из угла в угол, засунув руки в карманы, и пел: «ру-ру-ру», — значит, был чем-то недоволен.
В довершение всего к нам в отсутствие Орлова стал наведываться по вечерам Кукушкин. В поведении его не было ничего особенного, но я все никак не мог забыть того разговора, когда он собирался отбить у Орлова Зинаиду Федоровну. Его поили
чаем и
красным вином, а он хихикал и, желая сказать приятное, уверял, что гражданский брак во всех отношениях выше церковного и что, в сущности, все порядочные люди должны прийти теперь к Зинаиде Федоровне и поклониться ей в ножки.
Савоська сидел в углу за столом со своей подругой. На грязной салфетке, стоявшей коробом, помещалась пара
чаю. Соседние столики были заняты тоже пившими
чай сплавщиками. Народ был все плотный, дюжий. Очевидно, они только что успели получить расчет с хозяев и теперь благодушествовали в свою вольную волюшку.
Красные лица и покрытые масленистой влагой глаза красноречиво свидетельствовали о том, что сплавщики, кроме
чая, успели попробовать и чаихи.
— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного
покраснела. — Мне делается от него так весело, так весело, хотя на другой день немного и болит голова. Но папа, может быть, оттого ничего не делает для мух, что сам не ест варенья, а сахар опускает только в стакан
чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не ест варенья… Ему остается только курить свою трубку.
К утру Колесникову стало лучше. Он пришел в себя и даже попросил было есть, но не мог; все-таки выпил кружку теплого
чая. От сильного жара лошадиные глаза его блестели, и лицо,
покраснев, потеряло страшные землистые тени.
— Пять?… — Он
покраснел, отойдя к стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам будет удобно есть и пить: если вы потянете шнур один раз, — по лифту, устроенному в стене, поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин;
чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. — Он растолковал мне, как звонить в телефон, затем сказал в блестящую трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп обернулся ко мне: — Что вы желаете?
С этими словами она протянула мне свою ручку, спросила, как я здоров, давно ли приехал, и опять спокойно занялась
чаем, а в комнату вошла горничная девушка с трубкою перевязанных лентою нот и положила их на стол возле Мани. Хотя на этой девушке не было теперь клетчатого салопа, но на ней еще оставался ее
красный капор, и я узнал ее по этому капору с первого взгляда.
— Слухи! слухи! а кто им верил? напасть божия на нас грешных, да и только!.. Живи теперь, как
красный зверь в зимней берлоге, и не смей носа высунуть… сиди, не пей, не ешь, а чужой мальчишка, очень ненадежный, не принесет тебe куска хлеба… вот он сказал, что будет сегодня поутру, а всё нет, как нет!..
чай, солнце уж закатилось, Юрий?.. Юрий?
Казалось, его задумчивость как облако тяготела над веселыми казаками: они также молчали; иногда вырывалось шутливое замечание, за ним появлялись три-четыре улыбки — и только! вдруг один из казаков закричал: «стой, братцы! — кто это нам едет навстречу? слышите топот… видите пыль, там за изволоком!.. уж не наши ли это из села
Красного?.. то-то, я думаю, была пожива, — не то, что мы, —
чай, пальчики у них облизать, так сыт будешь…
В дочери, рослой, неразговорчивой, тоже было что-то скучное и общее с Яковом. Она любила лежать, читая книжки, за
чаем ела много варенья, а за обедом, брезгливо отщипывая двумя пальчиками кусочки хлеба, болтала ложкой в тарелке, как будто ловя в супе муху; поджимала туго налитые кровью, очень
красные губы и часто, не подобающим девчонке тоном, говорила матери...
Красиво колебались в воздухе
красные верхушки иван-чая, облепленные шелковистым белым пухом; тут же наливались в траве широкие шапки лесного пахучего шалфея с тысячами маленьких цветочков цвета лежалых старых кружев.
По затруднительности тогдашних путей сообщения, Григорьевы могли снабжать мать и сестер только вещами, не подвергающимися порче, но зато последними к праздникам не скупились. К святой или по просухе через знакомых подрядчиков высылался матери годовой запас
чаю, кофею и
красного товару.
Когда утром я из столовой шел во флигель вслед за отцом, и последний по обычаю, напившись
чаю в
красном узорчатом шлафроке, подошел уже к крыльцу флигеля, его догнала буфетчица Прасковья и сказала: «Афанасий Неофитович, смеем поздравить вас, Елизавете Петровне бог послал младенца».
Она подала мне воды, смотря на меня, как потерянная. В эту минуту Аполлон внес
чай. Мне вдруг показалось, что этот обыкновенный и прозаический
чай ужасно неприличен и мизерен после всего, что было, и я
покраснел. Лиза смотрела на Аполлона даже с испугом. Он вышел, не взглянув на нас.
— Нет, нет, не думай чего-нибудь! — вскричал я, увидев, что она вдруг
покраснела. — Я не стыжусь моей бедности… Напротив, я гордо смотрю на мою бедность. Я беден, но благороден… Можно быть бедным и благородным, — бормотал я. — Впрочем… хочешь
чаю?
Воротился старик ко старухе
Что же он видит? Высокий терем
На крыльце стоит его старуха
В дорогой собольей душегрейке,
Парчовая на маковке кичка,
Жемчуги огрузили шею,
На руках золотые перстни,
На ногах
красные сапожки.
Перед нею усердные слуги;
Она бьет их, за чупрун таскает.
Говорит старик своей старухе:
«Здравствуй, барыня сударыня дворянка!
Чай, теперь твоя душенька довольна».
На него прикрикнула старуха,
На конюшне служить его послала.
Андроника была сборная: на окнах стояли какие-то полузасохшие «петухи» герани и
красный перец, который особенно любят отставные солдаты, потому что и дешево и сердито; гостей угощал о. Андроник одной водкой и
чаем, весело рассказывал пикантные истории и хохотал над ними своим заливистым хохотом больше всех.